Без дрожи ужаса хватаем наслажденья » Дом семьи Куинсберри

Джонатан приехал незадолго до полуночи. Ему не терпелось увидеть Ло, не хотелось заставлять ее ждать, и таксист прекрасно знал дорогу до клуба. Зал был набит битком, остался один-единственный, заказанный им стол. Самый лучший, надо сказать - прямо по центру сцены, но не слишком близко, и ничто не мешало обзору. Библиотекарь, нечасто бывавший в злачных местах, порадовался своей предусмотрительности. Даже высокие табуреты у бара были заняты, но у него будет возможность сидеть рядом с Ло, любоваться ее красотой при свечах, кто знает, вдруг уютная атмосфера придаст ему храбрости, и он дотронется до руки девушки, даже поцелует...
Славная и бойкая официантка провела его по полутемному залу, приняла заказ (бокал коньяка, а когда появится его гостья - бутылку шампанского) и упорхнула. Джонатан огляделся с любопытством, прищурившись - в неверном освещении трудно было различить детали. В основном молодые лица, веселые, возбужденные, несмотря на старание сохранить высокомерно-искушенный вид. Некоторые шептались и пересмеивались, в углу, кажется, даже целовались, погасив свечу и наплевав на приличия. Большинство слушало, или делало вид, что слушало, декламацию эффектной девицы со сцены. Чтица, одетая в длинную тунику и явно гордая длинными рыжими локонами, очень громко и четко, с подчеркнутыми интонациями говорила нараспев:
- Я влюблена в  твое тело! Твое тело белое, как  лилия луга, который  еще никогда не косили. Твое тело  белое, как снега, что лежат  на горах  Иудеи и  нисходят  в  долины. Розы в саду аравийской царицы не так белы, как твое  тело.  Ни розы в  саду царицы аравийской, благоуханном  саду царицы аравийской, ни стопы утренней зари,  скользящей по  листьям, ни  лоно луны, когда она покоится  на лоне моря... Нет  ничего на свете  белее твоего тела. Дай мне коснуться твоего тела!
По спине Джонатана табунами забегали мурашки. Ночной гость при свете дня отступил было в область снов и видений, запретных подростковых желаний. Предвкушение встречи с Ло затмило терзания и угрызения, сейчас проснувшиеся с новой силой. Нет, ему не было стыдно за близость с мужчиной. Его терзало мучительное раздвоение влюбленного разом в солнце и в луну. И голос девушки словно ответил на его мысли:
- Я в  твои волосы влюблена.  Твои  волосы  похожи  на  гроздья винограда,  на гроздья  черного винограда, что висят в виноградниках  Эдома в стране эдомитов.  Твои волосы, как кедры ливанские, как высокие  кедры  ливанские, что  дают  тень львам  и разбойникам,  которые хотят днем скрыться. Длинные черные ночи, ночи,  когда луна не показывается, когда звезды боятся, не так черны. Молчание, живущее в лесах, не  так  черно.  Нет ничего на  свете чернее твоих  волос...  Дай мне коснуться твоих волос.
Джонатан машинально кивнул официантке в знак признательности, обнял ладонями пузатый бокал, зачарованно слушая, как актриса описывает само воплощение соблазна:
- Я в рот твой влюблена... Он как алая перевязь на  башне из слоновой кости. Он как гранат, разрезанный  ножом из слоновой  кости.  Цветы граната, что цветут в садах  Тира, - более красные, чем розы, - не так красны. Красные  крики  боевых  труб, возвещающие прибытие царей  и  внушающие страх врагам, не так красны. Твой рот краснее,  чем ноги тех, что  мнут виноград в давильнях. Он краснее, чем ноги  голубей,  которые живут в храмах и  которых кормят священники. Он краснее, чем ноги того, кто возвращается из леса,  где он убил льва  и  видел золотистых тигров.  Твой рот, как  ветка коралла, что рыбаки нашли в  сумерках моря и которую они сберегают  для  царей.  Он точно киноварь,  что моавитяне находят в рудниках Моавии и которую цари отнимают у них. Он  как  лук персидского царя,  выкрашенный киноварью  и  с  рогами  из кораллов.  Нет ничего на свете краснее твоего рта... Дай мне поцеловать твой рот.

Не может быть. Этого. Просто. Не. Может. Быть.
Именно так, каждое слово с заглавной буквы и огнем горит в смятенном сознании. Даже монолог рыжеволосой актрисы не подготовил Джонатана к явлению Джо на сцене. Да, навел на мечтательные воспоминания, но...
Главный библиотекарь и вообще почти трезвенник залпом проглотил добрую порцию старого коньяка - лучшей крови лозы, из того, что мог предложить "Пьяный корабль". Машинально кивнул официантке, спросившей, повторить ли заказ, и хорошо, что девушка подхватила пустой бокал, иначе быть бы ему раздавленным в судорожно сжатом кулаке. Двойник сорвал поцелуй, и Джонатан испытал прилив неизведанной дотоле жгучей, острой, нерассуждающей ревности. Не имела значения его собственная влюбленность в Ло, и отсутствие обязательств. Бешено застучало в висках, заныло в груди. Мир обрел краски, небывалую яркость и четкость, будто всю жизнь Джонатан спал, а сейчас проснулся. Нечто схожее он испытал днем раньше, в ботаническом саду, когда Ло появиласьперед ним  в потоке золотого света, и будь в нем хоть капля религиозности - он бы принял ее за божественное видение. А утонченно-эффектного Джо в ослепительном конусе...за дьявольское искушение, не меньше.
Все, что было до них в жизни, поблекло, отойдя на второй план, стало декорациями, фоном для единственно важного: ласковой и властной руки, сжавшей сердце. Слов любви, которые Джо пел, нашептывал, выдыхал для него одного. Как хорошо, что темно, что не видно лихорадочно горящих скул и расширившихся зрачков. Пунш, в любой другой вечер прокатившийся бы по жилам жидким огнем, сейчас едва был замечен. Внутри бушевало пламя, которое не под силу разжечь или потушить никакому алкоголю, Джонатан готов был поклясться, что черные глаза в прорезях маски смотрят прямо на него. Что Двойник обращается к нему, и прекрасно сознает, какое действие оказывает его высокий, пусть и с прокуренной хрипотцой, голос. Как сладостно и жарко пульсирует между ног желание, заставляя жадно обшаривать взглядом белую грудь под полами плаща, изнывать, видя, как прижимаются, едва не целуя, к мембране микрофона губы. Яркие после поцелуя рыжей красотки...
Прошлой ночью не было времени любоваться или разглядывать неожиданного гостя, его красота и неприкрытая сексуальность ошеломили, причинили физическое страдание. Какое право имели эти притихшие вдруг болтуны смотреть на Джо? Слушать, как божественно бархатный голос приказывает безоговорочно сдаться, подчиниться, кончить, умоляя не останавливаться. Еще, прошептал Джонатан, сам того не сознавая. Еще...
Влечение и любовь обрушились ничем не смягченным ударом. Все симптомы, подробно описанные классиками и прежде вызывавшие недоумение и легкий скепсис, были налицо: головокружение, учащенное сердцебиение, пересохшее горло и полное отсутствие связных мыслей. От высот поэзии и рыцарского преклонения Джонатана швыряло к животрепещущему вопросу, надето ли под этими узкими кожаными штанами хоть что-то, и обдавало жаром, заставляя беспокойно ерзать и, словно воду, выхлебать вторую порцию коньяка. Свободные, казалось бы, брюки, нещадно жали в паху, крепкий алкоголь перегорал в крови в чистейшее свирепое вожделение. До боли стиснуть любовника в объятьях, заставить замолчать поцелуем, ведь сердце не выдержит, если еще раз округло приоткроются пухлые чувственные губы, испуская полувздох-полустон...ничего более непристойного и призывного Джонатану еще не приходилось слышать.

Отредактировано Джонатан Куинсберри (13-09-2009 17:24:28)

То, что Двойник вытворял на сцене, заставляло удивляться: и почему эту песню до сих пор не запретили цензура? Невинные, казалось бы, слова обретали совершенно иной смысл, Джонатан впервые по-настоящему их понимал, хотя слышал, наверное, сотни раз. Он смутно догадывался, что отныне все стихи на свете обретут глубину и силу, перестанут быть фантазией, облеченной в талантливо сплетенные словеса.
Джо коснулся себя, и не было в зале человека, который не пожелал бы - пускай на миг - испытать эту ласку. Абсолютная нагота, неприкрытая порнография не могла бы завести зрителей сильнее, чем намеки, скрытые в жестах певца. И никому не было дела до смертельной ревности, душившей хранителя Золотого Вавилона. Он чувствовал драконью алчность, деспотичное желание похитить, укрыть от досужих глаз, любоваться самому, оберегая и не отходя ни на шаг.
Свет погас, тишина взорвалась аплодисментами, и только тогда он заметил, что руки без перчаток сжаты в кулаки, ногти впились в ладони почти до крови. Склонил голову, стараясь заставить себя успокоиться. Если сейчас ринуться за Джо, как отчаянно требует глупое влюбленное сердце, то можно привлечь к себе массу ненужного внимания. Непослушные пальцы разворачивают листок, четыре лаконичных слова приходится перечитать несколько раз, прежде чем доходит смысл. Снова приходится подавить порыв вскочить и бежать, сметая на своем пути стулья вместе с посетителями. Как удачно, подошла официантка, с улыбкой спрашивая, не поставить ли цветок в воду.
- Да, - Джонатан удивился спокойствию собственного голоса. Положил деньги на скатерть. - Я скоро вернусь...скажите, где тут черный ход?
В узком переулке было даже темнее, чем в клубе, под ногами прошмыгнула подозрительная тень, хорошо, если кошка. Близорукий библиотекарь прищурился, негромко позвал:
- Джо?..

Джонатан открыл рот, чтобы ответить, но ему не дали издать ни звука. У Двойника был вкус и запах разгула, шальных ночей, о которых у отпрысков приличных семей вроде библиотекаря было лишь теоретическое представление. В первый миг он ошеломлен, а потом отвечает с неожиданным пылом, запускает руки под распахнутый плащ, прижимает к себе крепче. Джо гибок и прочен, как на славу выдубленный ремень. Сопротивляться ему невозможно, даже если бы и хотелось...впрочем, разве не о таком продолжении вечера - жарком, с привкусом риска, совокуплении, - втайне мечтал Джонатан, слушая вкрадчивый, до мозга костей пробирающий голос певца?
- Замолчи, - он шипит, смущенный вовсе не нахальством, с которым его раздевают, а упоминанием о карательнице. Ясно, что дело нечисто, и появление Джо неслучайно, но об этом подумать можно потом. Когда вообще будут силы и возможность думать о чем-либо, кроме немедленного удовлетворения плотского желания. - Не надо о Ло...
Снова поцелуй, и горячий острый язык хозяйничает во рту, дьявол, ни одна женщина так не могла бы целовать...ни один мужчина. Никто, только Джо. Если бы еще он мог насытить терзающий голод, так ведь нет, напротив - разжигает сильнее, заставляя пальцы зарываться в длинные волосы, требуя продолжать, и толкнуться членом в его руку. И кончить, торопливо, бестолково, как неопытный юнец, ведь он уже был не на шутку распален, и хватило малейшей ласки, чтобы наступила разрядка.
Согласно широко распространенному мнению, после оргазма мужчину охватывает пресыщение, но в последние сутки все в жизни Джонатан идет не по правилам. Даже не отдышавшись, он слегка отталкивает любовника, поворачивается, раздвигает спутанные брюками ноги, опершись о стену руками и прогнувшись. В коленях слабость, зато внутри буквально пульсирует вожделение. И это разбудил в нем Двойник.
- Быстрее, - хрипло то ли просит, то ли командует до недавних пор приличный, уважаемый человек. Еще позавчера он в таком переулке не задержался бы и секунды, а сейчас недавнее обещание (влажно и жарко...) заставляет изнывать от похоти.

Проникновение влажных пальцев заставляет вздрогнуть всем телом. Шум привлечет внимание, а Джонатан понимает - скоро не будет сил сдерживаться. Он зажимает зубами скомканный платок, безуспешно пытаясь приказать телу не напрягаться и поддаться, по неопытности не подозревая, что это маловозможно, если кончил минуту назад. Алкоголь перегорел давно, и послеоргазменное блаженство отступает, все, буквально все ощущается исключительно ясно и четко. И сильно отличается от прошлой ночи, от хмельного головокружения, когда он не слишком сознавал, во что ввязывается.
Дьявол, до чего же больно, и остается лишь радоваться своей предусмотрительности - платок приглушил вой до сдавленного стона. Из-под крепко зажмуренных век выступили слезы, ударил кулаком по холодной стене, вымещая на кирпичах свое страдание. Воистину, будь осторожен в своих желаниях, они могут осуществиться. Организм едва успел прийти в себя после встряски предыдущей ночи, и снова все внутри растревожено беспощадным напором, и чем мучительней, тем сильней он зажимается.
И все же что-то трудноуловимое не позволяет выпрямиться, вырваться, остановить насилие над собственной плотью. Хорошо бы просто мысль об экстазе, который способен принести мужской член, так нет же, удерживает воспоминание о чувственном вздохе, и как губы прижимались к микрофону, и каким красивым был Двойник, купаясь в потоке света. Вкус его поцелуев...
Мгновенный, как вспышка молнии, и такой же ошеломительный разряд наслаждения. Головка члена с силой проезжается по простате, и вскоре Джонатан, уткнувшись лбом в сгиб локтя, гладит свой живот и грудь другой рукой, задыхается; вначале с опаской, а потом все яростнее насаживаясь на твердый ствол, инстинктивно вращает бедрами, усиливая блаженное трение. Стенки ануса по-прежнему туго впускают член, но боль заглушена обжигающими приливами удовольствия. Пускай на сей раз обошлось почти без ласк и без прелюдии, достаточно знать, с кем он. Ощущать крепкую хватку его рук, и сознавать, что сердца их сейчас бьются в едином бешеном темпе.

Отредактировано Джонатан Куинсберри (14-09-2009 08:34:14)

Сквозь ткань платка слышны уже стоны удовольствия, впрочем, отличить их от страдальческих иногда не под силу и самому стонущему. Едва уловимая граница между насилием и страстью далеко позади, и, хотя Двойник берет по-прежнему безжалостно, да и расслабиться полностью не удается - не имеет значения, ничто не имеет значения, кроме них самих. Их соития.
У Джонатана вряд ли встанет так быстро, его возбуждение и наслаждение не имеют общего с обычной эрекцией, но чувствовать руки Джо на себе...достаточно признаться, что стоило ему увидеть его на сцене, как он не мог не думать об этом. Прикосновениях властных и нежных, умелых, приносящих небывалые ощущения ласках. Накрыв его руку своей, сдвигает на свою грудь, непроизвольно выгибается еще сильнее, пронзенный непривычным, идущим откуда-то из глубин тела возбуждением.
Еще утром, в душе, он подумал с некотрой досадой - получается, полжизни прожил, так и не узнав собственного тела? Его тайных желаний и источников удовольствия? Вслед за тем пришла робкая мысль, что причина, возможно, гораздо романтичнее латентной бисексуальности всего сущего. Что, если ключи к счастью всегда были в руках единственного мужчины, и понадобилась целая цепь случайностей и совпадений, чтобы они, наконец, встретились?..
И набросились друг на друга в закоулке за ночным клубом со звериным нетерпением.
Опираться о стену приходитс уже обеими руками, смягчая сильные толчки, брюки, сбившиеся вокруг лодыжек, мешают раздвинуть ноги шире, но и так хорошо, божественно хорошо. Признаться, Джонатан уже позабыл, почему и как здесь оказался, отчего надо быть осторожным, и жалеет лишь об одном: не может видеть Джо, гладить его тело молодого безжалостного хищника.

Джонатан ошалел от секса, острых ощущений и любви (да, любви, отрицать не имело смысла) и не заметил бы и метеоритного дождя, разве что какой-нибудь небесный камень свалился бы ему прямо на голову. Резкий окрик настолько не вязался с теплым коконом взаимного влечения и золотистой дымкой в сознании, что вызвал легкий когнитивный диссонанс. Появление постороннего было...неправильно. Не по закону жанра, несправедливо, нечестно, неуместно, и много других "не".
Словом, библиотекаря одолевала полудетская обида на жизнь - сейчам они с Джо должны были долго и горячо целоваться, а потом он спросил бы...
Увы, мечтам и планам пришел скорый и полный конец. Растерянный Джонатан (лично его обвиняли разве что в плохо сделанном домашнем задании по химии лет двадцать назад) до конца не понимал, какими катастрофическими последствиями грозит  бдительность инквизицмм. Если он чего-то и опасался, отдаваясь в темном переулке, так это не вовремя вышедшей перекурить официантки, взаимной неловкости...впрочем, элемент риска тоже заводил.
Двойник, по-видимому, ориентировался в происходящем куда лучше него, а Джонатан привык полагаться на знающих людей в тех областях, где сам был новичком. Поэтому он послушно отступил, предоставив любовнику взять ситуацию в свои руки. Дверь клуба захлопнулась за спиной, отрезав звуки снаружи. Гомон множества голосов, шарканье ног, звон стекла обрушились, добавляя абсурда. Люди пили и обсуждали только что закончившееся выступление, готовились поглазеть на следующее, невозможно было поверить, что полчаса назад он сам был частью этой праздной благополучной толпы.
Он автоматически толкнул дверь уборной, вымыл руки и плеснул в лицо водой. Утираясь, посмотрел в свое отражение в зеркале и тут-то наконец в голове щелкнуло, шок вместо отупления обернулся выбросом адреналина. Джонатан осознал собственный идиотизм и подлость, самую настоящую подлость и трусость. Что он вообразил: те двое мирно побеседуют, Джо всучит мелкую взятку и разойдутся с миром? Разве он оставил бы в схожем положении Ло наедине с инквизитором? Даже не Ло, любую девушку, которую застали в его объятьях?
Едва не сорвав дверь туалета с петель, он помчался назад, в опустевший переулок. Вдали мелькнул серебристый крест на черном фоне. Джонатан приказал себе успокоиться и вернуться в зал. Нет, Ло не появилась, хотя было уже далеко заполночь. Он сел в такси и всю дорогу до дома терзался мрачными мыслями, изо всех сил отгоняя уродливые подозрения.

Без дрожи ужаса хватаем наслажденья » Дом семьи Куинсберри

Отредактировано Джонатан Куинсберри (16-09-2009 16:50:03)