На зеркале заднего вида висела облезлая пластиковая куколка-мультяшка Бетти Буп в цилиндре набекрень. Декольте, маленькое черное платье, попка-сердечком, аппетитные ножки в туфельках,  черная подвязка на бедре.
Бетти - лупоглазка досталась Флориану вместе с раздолбанным плимут-фури  цвета индиго, на котором он  уже лет пять ездил в четвертом округе.  «Старикан» конечно,  кряхтел по всем болтам, бывало, глох, проседал на  заднюю подвеску,  но свое дело знал.

Бетти Буп болталась на шнурке в такт поворотам и ухабам, старые «дворники», залипая, смазывали  потеки дождя и разбившуюся мошкару с лобового стекла за ее спиной,  Бетти подмигивала  редким  фонарям и леденцовой пляске неоновых вывесок.
А еще – top secret – Бетти умела говорить.
Голосок  простуженного ребенка или карлицы,  на чуть ускоренной перемотке.
Тонкий и колкий, как игла в глазном яблоке. Всегда с полуслова.

«... умереть молодым – тебе по вкусу, парень? Все ахнут: «вау, класс, мы хотим это шоу еще раз!»  Второй припев после соло, вступление через восемь тактов, мальчики и девочки пускают в трусы горячий лимонад,  и гнут стальные загородки, шарят по сцене лунные прожектора, рвутся динамики,  дымовая машина выдает горьковатую мглу,  ну кто заметит оранжевую тепловую точку снайпера посреди твоего потного лба?
Вдох. Выстрел. Сальто назад. Выдоха нет.
Входное отверстие от пули не больше плевка. Почерневшие края, начинка черепа - клюквенный мармелад 
В морге дыру заткнут ватным тампоном, натянут потуже скальп, подмажут гримом, закроют челкой шрам от трепанации,  ты должен выглядеть на все сто в тот день, когда музыка умерла.
Я не угадала?  О’кей, вот вторая попытка:
Может, ты хочешь прикатить на райскую парковку вразвалку, как разжиревший Элвис на розовом кадиллаке?  Запиши рецепт: валиум, нембутал, пентобарбитал, для верности пригоршню  дикседрина, запить бурбоном, голубая пижама, черный сияющий унитаз,  щеки, синюшные и отечные, как нераздоенное коровье вымя, закупорка сосудов мозга, трахея забита рвотными массами, из вены торчит шприц,  в пухлое предплечье  впился резиновый шланг перетяжки.
Я опять попала в молоко? Это потому,  что я точно знаю, дорогуша,  как все будет на самом деле.
Ты просто чертов педик. По ночам ты елозишь на простынях,  кусаешь губы с подвывом, вроде целки - климактерички в охотке, и тискаешь член  докрасна, как младенец в ванне – утку-пищалку. Но наяву тебе не хватает духу спустить штаны и подставиться любому желающему прямо в гримерке. Ты ведь знаешь закон и помнишь о наказании. А вдруг медицинское освидетельствование... Правда, мерзко звучит? Будто слизняк ползет по копировальной бумаге.  «Эй, господин Грин, у нас для Вас плохие новости: в вашей заднице побывало кое-что потолще, чем насадка от клизмы».
Однажды, в канун Рождества,  тебя так припрет, что терпелка лопнет. В два часа ночи ты поедешь в мотель «Bonbon Boy», на вечную вечеринку с зеркальными шарами и бесплатным баром. Уютное местечко, только для своих,  этого мотеля нет ни в одном путеводителе по ночным  развлечениям города.

Тебя выберет мускулистый жеребец в фуражке, будто с «грязных рисунков» Тома Финланда, он намотает твой хайр на кулак и отведет тебя в коттедж на отшибе. Он врубит на полную «Bad To The Bone», затянет тебе глаза ремнем, поставит нагишом на четвереньки поперек кровати, коленом раздвинет ляжки и выдавит куда надо полтюбика мятного вазелина. Тебя ведь заводит пепперминт?  Он заправит тебе так, что ты завизжишь и подавишься слюнями и слезами.  И  не разберешь,  что его штука холодит тебе очко стволом, и слишком тверда и тонка, чтобы быть правдой. Когда ты рухнешь на брюхо и обкончаешься, он спустит курок.
Тебе повезет, если пуля не застрянет в позвоночнике, а просто разворотит таз и кишки, и выйдет под пупком. Тогда ты поймешь, что он сделает на прощание.  Он сфотографирует тебя десяток раз, в упор, в ракурсе, со вспышкой, спереди и сзади, сбоку и даже чуть не сунет объектив в твой орущий кровавый рот с прокушенным языком.
Неплохое  хобби выходного дня.
Ага, купился! Шутка! Все будет не так, а гораздо хуже. Я сама до тебя доберусь. Очень скоро. Я уже вышла на шоссе и голосую. Пароль доступа: сигнальная станция!»

Нет, это не игрушечная Бетти Буп болтается на автомобильном зеркальце. Это полуобгорелая бэк-вокалистка Таня Роуз, с капроновыми колготками на шее, на них она и раскачивается, как на тарзанке, от нее шибает горелым жиром и палеными волосами, сквозь ожоговое месиво щеки видны зубы.
Выкатив вареный гнойный глаз,  она верещит напоследок:
«Boop-Oop-A-Doop...Poo»

>>> Руины старого города

Когда с души сваливается камень, он сваливается прямо на плечи, прижимая к земле окончательно. Это наверно оттого, что душа где-то выше. Намного выше облаков. Тело становится словно ватное, как у плюшевого выпотрошенного наполовину игрушечного зайца с пуговицей вместо глаза. Сердце сорвется с бешенного ритма и теперь лишь слабо напомнит о своем существовании вялым трепыханием мышцы. Только в ушах комариный писк.  Ксандр не помнил, как смотрел на брата снизу вверх, как вставал, цепляясь из последних сил за протянутую руку, как заводил байк.

Они покидали руины. Дороги как таковой не было, было направление и цель. Завалы, горы строительного мусора и прячущаяся среди них пацанва. Здесь уже не играли, здесь отвоевывали себе территорию. Подрастающая смена для местных банд. «Крыс» провожали подозрительными взглядами, но больше по привычке.

Ник вернулся. Сегодня вернулся.
«Ты же не надеялся оставить меня?...» Если бы не был так вымотан, то точно настучал бы по башке. По этой рыжей лохматой башке, пылающей жаром. Что бы не молол всякую чушь. Он не ответил на вопрос брата. Просто не знал что отвечать. Ксандр не видел смысла в неисполнимых желаниях. Для него родители были мертвы, значит и говорить не о чем. Но все-таки надо что-то ответить. Об этом он и думал всю дорогу до пустыря. Встреча с внешним позволила ему оттянуть время до ответа.

Они немного опоздали. Солнце палило немилосердно, а заброшенный парк манил тенистой листвой, протягивая хищные когти ветвей старых деревьев.
Ксандр заглушил байк в каком то метре от «плимута». Неторопливо перекинул ногу через сиденье, взял из рук брата пакет, пряча усталый взгляд. Все не так. Вот таким бывает день, если он начинается с… жареной подметки.

Близнец окинул взглядом внешнего. Они не первый раз выполняли заказ от Грина, но обычно тот выглядел поначе, не то что сейчас. Надо бы спросить, что случилось и возможно предложить помощь. В другой жизни, в той, где остались родители, он бы так и поступил. А тут промолчал. Похоже, Четвертый округ, как гигантский жернов перемалывает под себя всех, кто приходит к нему по делу или просто так. Перемалывает, перестраивает и выпускает вот такими. 

- Простите, мы опоздали.
Ах, да, еще обычно при встрече здороваются, но желать доброго дня язык не поворачивался. Звучало бы как издевка. Ксандр протянул упакованный и порядочно угвазданный сверток внешнему.
- Мы должны были доставить это старику и забрать от него пакет для вас. Не вышло. Адресат мертв…

Глупые сухие слова. Ксандр почувствовал себя смертельно уставшим. Сделка сорвалась, товар не доставлен, значит, денег не будет. А еще была надежда поговорить с Грином о лекарствах для брата. Но теперь все сыпалось как карточный домик. Да, это была не их вина, но какое это имело значение? Захотелось домой, на острова.

Тридцать шесть кочек и четырнадцать резких поворотов – теперь Николас вполне мог составить точную карту всех автомобильных препятствий, таящихся на пути от Руин до старого парка. Он считал их, чтобы как-то отвлечься от ещё менее приятных мыслей, от голодного и дурного кома в желудке, от навязчивой духоты в шлеме. Когда они затормозили в последний раз, Фрей, не глядя, резко стянул с себя шлем и жадно поймал ртом свежий воздух, картинку перед глазами нещадно водило по кругу. Может быть, именно поэтому Нику сначала не показалось странным явление внешнего заказчика в ипостаси местного жителя. В больную голову начали лезть абсурдные до смешного идеи о печальной судьбе господина Грина: неверная любовница, связавшаяся с весьма агрессивным бугаём в шапке, душевная тоска, а потом, непременно, тот же бугай на охране в «Белоснежке», которую, по чистой случайности, выбрал дорогой гость Четвёртого для утоления сердечной невзгоды.
Курьер отвернулся и закашлялся, чтобы наверняка добить больную фантазию. Ксандр очень уважал этого заказчика, а тот всегда был на высоте, с ним не было никаких проблем и никаких вопросов, однако сегодня всё было через левую пятку: они не нашли Джо, не смогли обменяться с ним товаром и, следственно, доставить необходимое до Грина. Естественно, они ни в чём не были виноваты, но когда одно звено вылетает из мотоциклетной цепи, то и другие в ней до починки теряют всякий смысл. А с потерей смысла в этом мире теряется  цена. Так что сейчас их делом было отдать осточертевший за это утро кулёк, извиниться ни за что, формально уточнить дальнейшие договорённости и откланяться, оставив внешнего с разбором уже его полётов. Николас даже не знал, чего сейчас хотелось больше: сломя голову мчаться из духовки Четвёртого на острова или всё же завернуть по дороге в тихую улочку неподалёку от берега, где молодой «бизнесмен» потихоньку торговал кое-какими продуктами, напитками и ещё «кое-чем», что их с братом, несмотря на его старания, так ни разу и не заинтересовало.
Фрей незаметно повернул голову к близнецу и невольно дрогнул. Их состояние почти всегда совпадало, они обычно даже болели вместе, выздоравливали в один день, одновременно зарабатывали мигрень, могли даже споткнуться подряд и непременно упасть на одно и то же колено, но Александр всегда воспринимал всё происходящее с большей тревогой, словно переживал за двоих, за двоих нёс ответственность. Перед кем? Его рука, протянутая за посылкой, даже через две перчатки показалась Нику слишком холодной, а в голосе звучала только усталость и придавленное ей отчаянье. Ксандр говорил то, что должен был. Рассеянное внимание не цеплялось за слова близнеца до самого последнего: «мёртв». Николас невольно напрягся и прислушался, поднял глаза: ощущение бреда, случившегося прямо здесь и сейчас, усиливалось. Внешний видимо напрягся, но так же напрягаются люди, у которых сорвалась важная сделка – ничего особенного, ничего доказывающего, что… что их «жопа» пахнет именно так, как до сих пор смердят рыжие пряди на голове, впитавшие в себя запах свежего трупа в жаркий день.
- Давайте соображать. Значит, у нас в наличии мертвяк, - тем же уравновешенно-задумчивым голосом подвёл итог Грин.
Детский лабиринт с картинок на красочных коробках с завтраком, как оказалось, не имел ни начала, ни конца, а Фрей даже заметить не успел, как оббежал полный круг. «Крыса» принюхалась: «где там кусочек сыра»? Однако сыр давно протух. Ник тихо захрипел, сжимая зубы: они сейчас говорили о живом человеке, который говорил и думал, который улыбался и приглашал их на чай, который был последним шансом узнать что-то о родителях. Хотя, нет. Они говорили о человеке, «мертвяке» или видении? Или они сами были сплошной галлюцинацией? Затравленный взгляд пробежал по тёмно-зелёной траве между внешним и братом. «Почему он так… спокоен?!»
Грин говорил что-то о деньгах. Кажется, взгляд Ксандра даже оживился на пару секунд при этих словах, но тут же угас с двойной силой в попытке найти выход и нужные слова. На секунду сумев остановить бешеное танго мыслей в больном сознании, Николас смог отследить запах подтухшего  «сыра» в мышеловке: старика действительно стоило навестить. В противном случае он будет вечно бегать по этому тоннелю бреда, пока тот не превратится в катакомбы бесов и не провалится под землю. Стараясь не смотреть на брата, чтобы не подавиться собственными  словами, Фрей встретился взглядом с заказчиком и сбивчиво, в нос, заговорил о том, во что не верил изначально. Сейчас он настолько казался самому себе бестелесным миражом, что в этом бреду дозволено было всё:
- Да. Вероятно, пакет ещё у старика, господин Грин, - и он ведь никому не врал, даже себе: Если нужно, мы проведём Вас к нему. Не думаю…- запнувшись, так и не дождавшись поддержки брата в этих словах: что это будет особенно сложно.
Николас ещё раз вскользь, вяло изучил взглядом новоявленную внешность заказчика. Пожалуй, это действительно будет не сложно, Руины улыбнутся такой неожиданности. И, наконец, совсем тихо, без особой надежды, просто как «последнее желание»:
- Ксандр, можно я поведу?