Мулатка - кофе с молоком, тонкая, как  ивовый хлыстик, в  глухом красном в белый горох почти викторианском  платье от горла до пят, в длинных перчатках, алых до локтя, вошла в комнату насквозь пронизанную солнцем, улыбнулась, встряхнула мелкими смоляными кудрями под белой наколкой и сказала гортанно:

- Мастер. Он прибыл. Его проводят в сад, за стол для гостей.

Ланселот развернул коляску к свету, кивнул:

- Спасибо, Джулия. Я сейчас.

За его спиной мигнул экран, встроенный в стену. Плыли наискосок по золотисто-голубому фону очертания Никэ Самофракийской, в развевающихся складках одежд, с распахнутыми штормовыми крыльями, лунный лоб Мадонны Литта, мозаичная Богоматерь с золотым яблоком из фресок Айи Софии, резкие мучительные очертания "Герники" Пикассо - быки и люди под бомбами, старинная гравюра изображающая оптического дракона, опутанного нитями и два наблюдателя-ловца в камзолах и париках маркизов былых времен, на этом  изображение померкло.

Мулатка улыбнулась и ненароком, красиво изогнувшись буквой "S",  провела метелочкой по полке с каменными африканскими божками, делая вид, что смахивает пыль.

Ланселот уверенно миновал прямые коридоры легкого дома, спустился по пандусу в сад.

Ветер с моря. Прекрасно. Синоптики не обманули, сегодня идеальный день для демонстрации Девочки (так про себя называл отчищенную и до мелочей вылощенную реставраторами статую, поднятую из моря)

Под апельсиновыми деревьями был накрыт белой скатертью стол - на столе - деревянная миска с черными маслинами, белый козий сыр, пучок базилика,  крупная деревенская соль и глиняный кувшин вина первого урожая. Две керамические кружки. Осенние коричневые яблоки россыпью.

Телохранители Великого - литые каучуковые лица.

Сам  Великий инквизитор за столом. Маска. Атрибуты. Складки одеяния.

Белая скатерть тяжело волнится под соленым йодистым бризом.

Ланселот немного устало поправил ход колеса, под пиджачным рукавом дернулось сухопарое предплечье.

Поставил колеса на тормоз, вежливо склонил голову перед маской:

- Добро пожаловать, господин Великий инквизитор.  Рад принимать Вас. Надеюсь, я не заставил ждать?

В прорези инквизиторской маски - прямо, не отводя взгляда,  как в омут,  глядели темные, чуть ироничные,  молодые глаза, очерченные старческими морщинистыми веками.

На подлокотнике кресла замерла ладонь, помеченная рыжим крапом возрастных пятен.

Отредактировано Ланселот Белл (02-10-2009 21:26:55)

Ланселот согласно кивнул, подпер на миг сухой  ладонью подбородок:

- Понимаю, дела не ждут,  господин Великий Инквизитор. Как говорил один мертвый поэт, "плохие времена тем и хороши, что никогда не кончаются". Он был пессимистом, этот поэт... Мы его не будем слушать. Аммон -  счастливый город.  - Ланселот на секунду отвернулся от стола и мягко окликнул -  Джулио!

Брат-близнец мулатки - кофе с молоком,  в алой в горох рубахе,  кушаке тореадора,  темных брюках и снежных перчатках до локтя, раздвинул душно цветущие жасминовые занавеси:

- Мастер?

- Статуя готова?

- Да. Такелажники с утра установили ее на Троицком пирсе близ мыса Виолент.

- Отлично. Она поет?

Мулат, низко кланяясь инквизитору, блеснул белками и улыбкой:

- Да. Сегодня попутный ветер....  Звук очень чистый. Она поет, как никогда.

Ланселот взглянул на чердачную башенку виллы "Дуэнде" - купаясь в потоках приморского акварельного солнца, четко повернулась огненная фигурная флюгарка - роза ветров и сверху - вырезанные из меди всадник с копьем и кольчатый змей под копытами, принимающий в пасть острие.

- Это ветер Соранг. - Ланселот взглянул на Великого Инквизитора дружески и спокойно,  - Это самый лучший ветер, для того, чтобы смотреть статую. Простите, что я не слишком поворотлив.  Она там, на берегу. Если Вы не против, я поеду медленно и мы успеем кое-что обсудить по дороге. Ну, к примеру, я расскажу, как нашел ее.  Не побрезгуйте вином, оно чистое. Нового урожая.
Ваше здоровье.

Джулио подал Ланселоту полную хмельной черной влаги глиняный стакан. На миг замер перед креслом Великого инквизитора, наполняя его кружку, как гибкий греческий виночерпий.

- Ступай. - не приказал, но заметил Ланселот - И не оставляй гостей  без помощи... Проводи их на треррасу. Рыбаки уже принесли скумбрию и жарят на камнях. Моря хватит на всех.

Он уверенно повернул колеса и повел их вровень по дорожке, не спеша и не отставая  от Великого Инквизитора.

За их спинами ветер листал книгу, забытую на скамье рядом с альпийской горкой, веерились страницы и вспархивали, вспыхивали забытые печатные буквы:

" У моряков есть поверье, что среди бушующих нордов и тремонтан, муссонов и сокрушительных тайфунов есть жаркий ветер соранг , дующий один раз за многие сотни лет. Соранг приходит с южных румбов горизонта поздней зимой и обыкновенно ночью. Он приносит воздух незнакомых стран, печальный и легкий, как запах магнолий. Сами по себе начинают звонить колокола сельских церквей, голубая заря поднимается к зениту, и сквозь снега пробиваются цветы, похожие на подснежники. У детей от радости темнеют глаза, а корабли зажигают приветственные сигналы, качаются и кланяются этому ветру, как ласковые звери с мокрой от дождя шкурой"

Отредактировано Ланселот Белл (02-10-2009 22:35:14)

- Гибнут люди. - эхом отозвался Ланселот. Его лицо оставалось невозмутимым и доброжелательным, руки спокойно орудовали на рычагах инвалидной коляски. - Вы правы, господин Великий Инквизитор. Так и есть. Одно радует, матери еще не разучились рожать.
Люди гибли с тех пор, как Каин ударил камнем брата в правый висок, потом в битве при Гавгамелах и в тысячах других битв. Исчез в тумане без вести Норфолкский полк. Сгорела на костре девушка Жанна, мать Мария шагнула вместо еврейки с тремя детьми  заживо в кремационную печь Равенсбрюкка, старый варшавский доктор занял свое место  на нарах рядом  с детьми в вагоне по пути  в концентрационный лагерь смерти.  Это плохая примета скверных времен, господин Великий инквизитор, и я надеюсь, что однажды этот перечень закончится.
Храни их Господь. Знаете, есть такая поговорка: дурной конец заранее отброшен, он должен, должен, должен быть хорошим.

Ланселот пригубил вина без жадности, как птица клюет помалу.
Одуряюще пахнут белые акации и магнолии.

Попутчики  свернули влево мимо лукавых мраморных статуй , мимо боскетов и шпалеров французского регулярного сада.

Оттень колес инвалидной коляски бросала на гравий стрекозиные тени. Ланселот, откинувшись затылком на кресло смотрел в небо, он знал сад и приморскую полосу, как свои пять пальцев.

Речь его была спокойна и размерена, он с живым интересом и пониманием смотрел на спутника.

- Вы спрашиваете о чем она поет? Бог весть...  Как Вы знаете, господин великий инквизитор, я финансирую клуб дайвинг-археологов. Чего только не находили у берегов и на рифах... И запечатанные амфоры с древним вином, которое помнит Гомера, и монеты и  гривны, и золотые маски давно умерших царей и таблички со стершейся клинописью, которую никто ни в силах прочесть.
Все находки запротоколированы и опубликованы.

Но ... - тут колеса коляски прокрутились вхолостую на подъеме, но Ланселот налег, как гребец и кресло рвануло по гравию вверх, послушное мускульной силе

" - То, что мы нашли год назад не имеет аналогов в искусствоведении...
Я сверялся с разрешенными первоисточниками: итак. Более тысячи лет назад - золотое число -  у берегов бухты Аммона не было никакого города.
Только ленивые лиманы, да вырезанные в голубых скалах  разбойничьи бухты. Косы девушек искрились кристалликами морской соли, на груди они носили украшения из раковин и панцирей морских ежей. Да кресты, белые кресты на утесах из китовых костей. 
И арки с колоколами. Вереск, сосны, молы из валунов. Белые дюны.

Простые люди, бесхитростные. Моряки-рыбаки. И вдруг на тебе - на горизонте появляется черный корабль. У штурвала стоял капитан.
Пират. По имени Аммон Мальхуп. Высокий красивый мужчина в треугольной шляпе, который зачем-то закрывал лицо кожаной маской.
Корабль бросил тяжелые  якоря.
Так на берегу настали ... новые времена.

Девушки  с самыми нежными бедрами в гирляндах цветов и раковин вынесли его команде  на досках жареную баранину с кровью, гвоздикой и диким тмином. Лучшие юноши - танцоры и ныряльщики  несли в горстях  раковины с серым жемчугом.

Старейшины племен с радостью  приветствовали иноземцев.

На носу черного корабля Аммона Мальхупа красовалась то ли гарпия, то ли сирена, бронзовая, с отверстием в груди. Когда ветер ударял ей в лицо она начинала петь. И пела так гулко о золоте и страсти, что ее было слышно за много морских миль. Говорят, пират-капитан приказал изваять верхнюю часть девоптицы с той единственной девушки, которая не легла под него. А просто плюнула ему в лицо и попыталась броситься в море. Он поймал ее и поставил перед пленными скульпторами и сказал: Хочу ее в бронзе. И получил, что хотел. А потом по морскому закону - если баба на борту быть на дне, а не в порту, -  приказал швырнуть непокорную в море.

Итак, Аммон Мальхуп взглянул на туземцев. Щелкнул пальцами. И сказал: Отныне Вы  будете делать, как я хочу. Я знаю, как надо.  Здесь будет заложен богатый город. И желаете вы того или нет, я сделаю вас великой нацией. А теперь - построились. По моей команде - на раз два рассчитайсь... Ать, два, три!

И сорвал с самой красивой девушки ожерелье из раковин. И раздавил сапогом.
Так гласят древние хроники.

Пират был прав.  И не прав.

Да, город был построен. Встали первые контрфорсы неприступных крепостей, туземцы тысячами гнули спину в каменоломнях, они скоро научились отделять великое от малого, подчиняться сильной руке и говорить хором.
Это было так давно, что я с трудом разделял страницы старых хроник... Там многие строки непонятны и размыты."

Ланселот скромно смолк и снова мелко отхлебнул черного вина.

Оба человека - Лоренцо и Ланселот вышли на морской берег. Солнце беспощадно вылощило одеяние и регалии Инквизитора, спицыы инвалидных колес и седину Ланселота.

На временном  возвышении под белым полотном стояла статуя.
Ее очертания, странные, гротескные едва угадывались под покровом.

- Прикажете открыть, господин Великий Инквизитор? - спросил Ланселот, глядя снизу вверх, - Она слишком дорога мне,чтобы держать ее взаперти. Это достояние народа. Лучшие реставраторы восстановили каждую ее черту. Сегодня впервые она споет для Вас.

Отредактировано Ланселот Белл (03-10-2009 03:54:18)

- Бесспорно, господин Великий инквизитор. - отозвался Ланселот, он ценил в  собеседнике знатока. - Это всего лишь версия. Вы знаете, как иной раз могут обмануть древние тексты. Как говорится "врет, как очевидец".

На ветру хлопала гороховая красная юбка мулатки с колониальным зонтиком и фалды фрака ее двойника-близнеца. Оба они держали упаковочные веревки, притороченные к покрову статуи, он слева, она справа.

На концертную временную сцену с резонатором - венериной раковиной -  вышли четыре престарелых музыканта. Гобой. Скрипка. Альт. Флейта.

Медленно и тягуче полилась мелодия.

- Не сочтите это  фанфаронством, господин Великий Инквизитор! - крикнул против шквального ветра Ланселот, - Она доминирует в оркестре. Сейчас вы услышите. Кажется, синоптики обещали в Аммоне непогоду. Близки осенние шторма.

Он взглянул на остановившиеся часы, сверяя время с солнцем и махнул рукой, улыбаясь:

- Долой!

Мулаты плавно потянули, отступая,  каждый свой край лосской парашютной ткани.

Медленная мелодия оркестрантов не мешала и не подгоняла. Она просто была. Ткань дремотными волнами упала.
И на солнце вспыхнуло бронзовое оперение.

Наспех сколоченные доски-вагонка временного возвышения, треугольного, как киль корабля над морем. Прибой катал крупный  гравий.

Девушка, запрокинув голову, рвалась прочь, всеми мускулами стройной спины, высокой шеей,  литым королевским венцом бронзовых кос. Ее губы сложены в улыбке, ровно врезался в солнечный диск острый подбородок. Слепые глаза статуи полны расплавленным солнцем. Ласково перетекал  девичий торс в спину хищной птицы с сомкнутыми крыльями Сирина. Полуптица, полугимнастка.

Маленькие груди закрыты молитвенно скрещенными руками и между ладоней, там, где должно быть сердце - круглая дыра. Второе отверстие - узкое, копилочное, на спине, меж бронзовых полных светом  перьев.

Она приняла грудью ветер. Лоснящиеся, почти золотые щеки, лоб, дуги бровей, и темные в каштановый отлив скруты прядей на затылке.

И в мелодию оркестра, игравшего под сурдинку влился новый утробный звук. Будто дули в гигантскую бутылку. Низко. По пчелиному гулко. Доминанта мелодии. Голос моря.

Девушка-птица ловила ветер и пела, как могла. Так будто до сих пор стояла на носу черного  пиратского корабля. В маленьких руках она несла надежду. В то время, как головорезы топтали коваными каблуками раковины и рушили белые кресты на утесах, в то время, как в городе Аммоне рождались дети, и их дети и их дети... И грохал сапогами по площадям смертельно скучный новый порядок.

Так будто и не минуло тысячи лет с тех пор, как она канула в море и лежала там, на светлом песке среди мурен, актиний и коралловых рифов.

У нее не было хозяев.  Неизвестно как древний литейщик облек в бронзу ее втянутый живот, тонкие дуги ребер, нежное и лукавое личико маленькой циркачки, крепкие лапы хищной райской птицы, стиснувшие балки.

В ее запрокинутом к солнцу лице не было надменности или лакированной красоты. Наоборот - очаровательная неправильность девочки-подростка, так пятнадцатилетняя школьница распахивает окно в сад в первый день летних каникул и звонко хохочет - потому что все еще сбудется, жизнь не кончена и впереди тысяча счастливых шагов,  ну хотя бы до колонки с ледяной водой... В дальние сады, к первому поцелую, неподсудным каруселям,  к зеленым яблокам, ветряным мельницам, нагретым крышам, горькому шоколаду и рыжим неоседланным лошадкам истинной молодости.

Она не хотела никого победить.

Ланселот улыбался, глядя на нее, медленно и мерно отбивал ладонью такт ее мелодии. Ветер то опускал, то повышал тон  колокольного звука  в груди статуи. Девочка - птица буквально купалась в порывах ветра - над морем  на горизонте собирались дальние облака с метлами косого дождя. Не накроет. Дождь пройдет стороной.

Старик перевел взгляд на Великого Инквизитора, не мешая ему  видеть,  и сказал вполголоса:

- Что бы не говорили старинные хроники, она совершенна... Я счастлив, что дожил до нее.

"Пой, доченька." - подумал Ланселот и статуя взяла необычайно высокую бархатную ноту, которую тут же подхватила флейта и гобой.

- Музыка, стоп. - произнес Ланселот - оркестранты затихли.

На морском берегу осталась только песня статуи, да запах опаленных ветром и зноем апельсиновых садов.

Отредактировано Ланселот Белл (03-10-2009 02:46:19)

Оркестранты и мулаты сошли под тень апельсиновой рощи, кофейная смешливая  Джулия походя сорвала и разрезала фруктовым ножом померанец и протянула половину брату - оба выдавили на подбородки кислый терпкий сок, засмеялись, заговорили невнятно и растворились  в тенях и пятнах солнца.

- Да, я  уже видел ее перед грозой. На прошлой неделе - проговорил Ланселот, вдумчиво и серьезно отвечая улыбкой на улыбку Лоренцо - она  принимает непогоду близко к сердцу и всегда поет о милосердии. Вы угадали, старый мастер так настроил отверстия, что она не мстит, а утешает даже в беде.
Я буду рад передать девочку в музей. Она принадлежит всем и никому.  Быть может, галеристы смогут разместить ее на открытом пространстве. Это уже дело их вкуса, тут я не советчик. Благодарю Вас за помощь. И рад, что оказался  полезным.

Мужчины неторопливо один на ногах, другой на колесах, возвращались в капельную тень садов.

В острой зелени олеандра улыбнулось мудрое бородатое лицо мраморного фавна. Только лицо, любовно врощенное в мертвое дерево.

Ланселот тоже допил свое вино,  не думая, плеснул осадок в лицо мудрого Пана - веселая багровая струйка потекла по резным сахаристым кудрям.

Фавн довольно улыбался, полные губы изваяния будто  ловили и смаковали винные  капли.

Ланселот взглянул на собеседника, чуть нахмурил лоб, вспоминая и проговорил, опытно руля колесами - он не любил современных электронных штучек, встроенных в инвалидную технику, во всем полагался только  на крепость своих жилистых рук.

- Господин Великий Инквизитор. Вы говорили об Иоанне Богослове? Не смею спорить с Вами, но все же, если я верно помню, вовсе не дурной конец этого мира он описал в ссылке на острове Патмос. Наоборот. Конец Апокалипсиса - счастливый.

-  Ланселот процитировал:

- "И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля прошли..."

В темной зелени, как оранжевые фонари, горели апельсины.

Во влажной глубине сада  взахлеб  смеялась девушка, дразнила соленой  коркой хлеба рыжую некованную  лошадь.

Отредактировано Ланселот Белл (03-10-2009 15:06:01)

В отдалении у террасы над раскаленными угольями мангала поднимался синеватый можжевеловый дымок. Рыбаки жарили скумбрию и голубых крабов. Охранники Великого сохраняли невозмутимое спокойствие, их пальцы были лишь чуть-чуть измараны сажей. Один сплюнул косточку с нижней губы. Второй тиснул в карман высосанную клешню.

Ланселот проследил движение камешка в руках инквизитора. Он понял все. что можно было понять.  Никогда еще его не обманывали мундиры и полумаски. Он не судил о человеке по должности и облику. Так было и на этот раз.

Ланселот отозвался:

- Ад не может длиться вечно. Помните, у этого ненормального хирурга, Гиппократа "Чего не лечат лекарства, излечивает железо; чего не врачует железо, исцеляет огонь; чего не исцеляет огонь, то следует считать неизлечимым и отсечь". Вы правы, говоря о постепенности. Весна не наступает прежде осени, иначе не любопытно... Все равно что играть в покер с открытыми картами. - он смешно поморщился, колеса шоркнули по гравию - Софистика... не люблю. У меня никогда не получалось.

Тяжело хлопнули оборки сине-белого парусного навеса над террасой. Ветер и вправду не шутил. С дальнего взморья глухо и далеко раздавалось пение статуи, будто гудел сенокосный маревный шмелиный рой.

Ланселот на повороте коляски протянул руку - один из рыбаков, не глядя, вложил ему в ладонь разрезанный начетверо гранат.

Старик щипнул пару сочных зерен, раздавил зубами вместе с горькой желтой коркой.

- Джулио и Джулия не прислуга. Они свободные люди. Спасатели на общественном пляже Первого округа. Имеют государственные грамоты. Славные ребята. Почему они называют меня "мастером"? Мне самому смешно. Это их выдумка. Джулия?

- Да, мастер... - откликнулась девушка, она шла кромкой волны, не задумываясь о том, что морская пена промочила ее высоко шнурованные ботики. Балуясь, она раскрыла кружевной зонтик над курчавой головой.

- Почему ты называешь меня так? - спросил Ланселот.

- Не знаю. Мастер это тот кто умеет делать хорошо. Вы хорошо играете на саксе по вечерам.

- Джулио? А ты почему?

Мулат сидя боком на перилах, качал черно-белым штиблетом, аккуратно выбирал из печеной рыбы мелкие косточки.

Он смотрел на девушку. На фоне темного моря его профиль - эфиопского  царевича был особенно точен. Над его головой качались под ветром красные круглые  бумажные  фонари.

-  Мне нравится слово. Как кисточкой из колонка по бронзе - мас-с-тер.

- Реставрация древностей. - пояснил Ланселот  - они привыкли видеть меня в мастерской. Я восстанавливал певчую девочку год по сантиметру. Они помогали мне. С тех пор и повелось, господин Великий инквизитор.

Ланселот поглаживая багровую корку граната, следовал за Лоренцо Сиеной на бесшумных шинах, глядя на собеседника с открытой приязнью.

Отредактировано Ланселот Белл (03-10-2009 05:11:51)

Ланселот улыбнулся в ответ на слова  Великого инквизитора.

- Когда я был маленьким, а это было так давно, что я чувствую себя сказочной черепахой с золотым ключом в пасти, я был уверен, что кролик действительно появляется в шляпе фокусника из ниоткуда, а карточные короли, дамы и валеты в колоде по ночам шепчутся, флиртуют и меняют масти. Взрослые мне объяснили, что фокусник просто трюкач. И в его шляпе двойное дно. Если бы на сцене появился настоящий волшебник,  публика была бы возмущена. Ведь они платят деньги не за чудо, а за иллюзию и ловкость рук.
Сначала я расстроился, а потом подумал - какая разница, что дарит людям радость - чудо или фокус. Главное результат.

Все происходящее на вилле "Дуэнде" и вправду  напоминало спектакль, с той лишь разницей, что, как в театре dell'Arte не было ни постановщика, ни профессиональных актеров, ни запланированных трюков,  такое творилось здесь изо дня в день,  скорее вся обстановка была соткана из вещества того же, что наши сны. Достоверность сна, когда в знакомом городе вдруг возникают новые улицы,  осенние парки с заброшенными каруселями, стеклянные головоломки и шоколадные шахматы, остров Просперо,  реальность чуть преломленная, буквально на волосок, как солнечный луч  в тайной призме.

Ланселот помолчал, слушая размеренную колыбельную речь посетителя об удивлении и гостеприимстве.

- Напротив, это я должен Вас благодарить, господин Великий Инквизитор. Я рад, что несмотря на государственные дела,  Вы разделили со мной открытие статуи.  Для меня разговор со знатоком - лучшая награда. Уверен, что объект такой блестящей сохранности, станет украшением городского музея.

Над голубоватой, обкатанной прибоем галькой под солнцем  еле заметно подрагивал теплый воздух  - чуть-чуть искажая людей, здания, деревья, тяжелые белые цветы магнолий, их запах вызывал легкое головокружение, над плотной, словно восковой чашечкой цветка согласно жужжали пчелы.

Отредактировано Ланселот Белл (03-10-2009 23:00:54)