Начало игры

Удивительно, но на показательных казнях всегда много народа. Охватывая взглядом возбужденную толпу, Гаспар каждый раз невольно задавался вопросом – Что же чувствует в данный момент каждый из собравшихся? Радость, Самоудовлетворение? Может быть страх или ужас, но при этом неописуемый восторг и интерес? На что похоже это чувство? На экстаз или чувство справедливости и выполненного долга? Хотя какое это может иметь отношение? Гаспар часто здесь бывал, в большей мере по долгу службы, а в меньшей… Пожалуй если его самого спросить, почему он всякий раз не может отвести глаз от корчащихся на пропитанном кровью полу эшафота, жертв безжалостных палачей, он вряд ли сможет ответить утвердительно. Скрывая свое истинное лицо от окружающих на протяжении довольно большого промежутка времени, он так и не смог оставаться честным даже с собой, заведомо гоня от себя любые мысли, которые могут быть разоблачены всемогущим господом. И он действительно верил, что у него это получается, хотя в глубине души понимал, что уже давно потерпел полное фиаско.
Кажется прошло не менее 40 минут, с момента, как Гаспар ступил на территорию сферы, но время тянулось для инквизитора настолько медленно, что казалось, прошла уже целая вечность. Его присутствие было на это казни не обязательным, однако это представление мужчина пропустить не мог. Преступник – убийца, приговоренный к смертной казни. Молодой человек, взбалмошный и дерзкий – в точности такой же каким был Гаспар когда-то. Мальчишка безобразничал на территории округа, ведомым Гаспаром и посему инквизитору, за время допросов и суда, удалось поближе познакомиться с этим субъектом. Он знал о преступнике все, как и время его показательной казни. Гаспару пришлось заранее заказывать у начальника тюрьмы браслет-пропуск на вход в Сферу, чтобы не пропустить казнь. Мужчина был категорически против чипов, но с каждым разом убеждался, что в его случае это был бы не такой уж и плохой выход из положения, ибо появлялся он на территории тюрьмы с завидной регулярностью…
Желающие присутствовать, наконец, расселись по местам и с трепетом уставились на палача, возвышающегося над испуганным сжавшимся волчонком. Молодой человек сейчас был больше похож на мраморную статую, нежели на человека – столь же бледен и неподвижен. Все его тело сковал страх пред неизбежным, перед ужасами и мучениями которые ему предстоит вытерпеть, прежде чем его тело, сдавшись, выпустит из своих объятий измученную душу.
Последнее слово. В ответ тишина и смачный плевок в лицо палачу. Пленника приковывают к «дыбе», срезают всю одежду, обнажая загоревшее тело. Для начала избиение бичом, до тех пор, пока собравшимся не захочется чего-нибудь другого или человек попросту не испустит дух. Удар а за ним глухой протяжный стон. На спине расцветает длинный уродливый рубец. Затем еще и еще с десяток, а то и два одинаковых по силе ударов. Приговоренный уже не может сдерживаться и кричит, еще десяток и тело содрогается от скопившегося в нем напряжения и боли. Догадывается ли  мальчишка, что это все не просто пытка потехи ради, а можно сказать ритуал очищения. Прощение и покаяние, возможны только через страдание и боль.  Если бы преступник знал, хотя бы одну молитву, он бы сейчас наверняка молился. Дефо в этом не сомневался…

Отредактировано Гаспар Дефо (03-08-2009 16:40:30)

начало игры

Джон Дорсет явился в тюремный сад за двадцать минут до начала.  Сегодня ему предстояло впервые в жизни присутствовать на  показательной казни в качестве инквизитора. Допросы и экзекуции еретиков в маленьких городишках в счет не шли - бывший военный понял это, просмотрев несколько голозаписей накануне.
Тюремный сад не оказал на него ожидаемого впечатления.  Инквизитор не был разочарован - наоборот, голозапись не смогла передать того, что он увидел и почувствоал. Это был ад, ад на земле.  И еретики, упорствующие в грехах своих получали здесь последнюю возможность раскаяться, прежде чем предстать перед Господом.
Невольно убыстряя шаг, Джон прошел мимо окровавленного обрубка, распятого на пыточном станке. Возле палача собралась небольшая группка зрителей. Несколько разодетых молодых людей, по виду - типичные "золотые мальчики" из хороших семей. Чтож, им полезно поприсутствовать при столь душеспасительной процедуре.
Осенив себя крестом, инквизитор прочел короткую молитву, от всей души прося Господа снизойти до истязаемого грешника и послать ему раскаянье хотя бы в последние минуты жизни. И пошел дальше, размышляя о собственных многочисленных грехах.
  Он бродил по  дорожкам тюремного сада, целиком погруженный в свои мысли, не замечая, как расступаются при его приближении гуляки. Обилие пытаемых еретиков и  их мучительные крики и стоны производили на него тягостное впечатление. Как же их много... закореневших в грехе и мерзости, поддавшихся искушениям и отринувших Господа.
Задумавшись, инквизитор едва не опоздал на казнь. Когда он, наконец, занял положенное место на трибуне, осужденного уже выводили. Совсем молодой парень. Хотя список его прегрешений был более чем длинен.
Последнее слово. Джону вдруг страстно захотелось услышать, как эти в кровь искусанные губы шепчут слова раскаянья. Хотя вряд ли, такие так и умирают нераскаявшись. И точно, несчастный  грешник плюнул в лицо палачу.
Откинувшись на жестком сиденье, Джон наблюдал, как парня приковывают к дыбе, как снимают одежду. Вид обнаженного  мужского тела заставил его поспешно отвести глаза. Мерзость. Грязь и мерзость. Как хорошо, что на нем маска сильно ограничивающая обзор. Едва заметный поворот головы, и искушающее зрелише больше не смущает его душу. А когда распятый на дыбе закричал, инквизитор Джон дорсет начал беззвучно, но истово молиться. Едва шевеля губами, он просил господа помиловать несчастного грешника, осознавая, что просит и за себя тоже.

Душно. Казалось, Гаспар может даже различить запах крови, витающий в воздухе призрачной дымкой. Может ему только кажется, может это всего лишь его воображение разыгралось подогреваемое жестокостью зрелища? Картина столь же отталкивающая, сколь и захватывающая одновременно. Сердце бьется чуть чаще, чем обычно, чем  вообще дозволено, а ладонь сжимающая рукоять кнута, мирно висевшего на поясе, покрылась тонкой пленкой испарины. Крики приговоренного теперь настолько громки и душераздирающи, что нестерпимо режут уши. Он бьется в своих путах, словно птичка, попавшая в губительные ветви терновника, стараясь высвободится, спастись от ужасной пытки. Казалась, он сейчас взмолится о пощаде, раскается в своих прегрешениях, но нет. Его губы, искусанные и влажные от слюны, шепчут проклятия, а не слова раскаяния.
Нет, этого слишком мало! Смерть это ничтожная кара…
Гаспар тряхнул головой, прогоняя из головы непозволительные для его сана и ситуации мысли. Отняв, фактически закостеневшие пальцы от кнута, мужчина взял в руки четки и принялся неторопливо перебирать гранатовые бусины в пальцах.
Огляделся. Как обычно, на казни присутствует секретарь великого инквизитора. Интересно, а сам Великий инквизитор почтит нас своим появлением? Гаспар решил, что на вряд ли. Дело не такое уж важное, чтобы Господин Сиена удостоит чести увидеть свою персону на этом маленьком празднике жизни для голодных церберов, зовущихся в миру палачами.
Еще чуть поодаль, Дефо увидел на одной из трибун своего служащего – Джона Дорсета. Этот молодой, но ярый борец за безгрешие, лишь недавно заступил на свой пост и ни смотря на то что работали они в одном здании, Дефо практически ничего о нем не знал. И здесь имеется ввиду не его заслуги в целом, а моральные качества и проявление характера в тех или иных ситуациях. Гаспару показалось, что молодой инквизитор, не слишком уверенно ведет себя, хотя и сам Дефо не мог гзнать наверняка, ибо лицо Джона было закрыто маской и к большому сожалению Гаспар не мог видеть его мимики.
Что ж, самое время оценить этот фрукт на вкус.!
Гаспар покинул свое место и всякий раз извиняясь за беспокойство, стал  пробираться к Дорсету.
- Добрый день, господин Дорсет! – Гаспар мягко опустился на свободное место рядом с инквизитором.
- Сегодня хороший день, не так ли? Хороший для казни… - тут же добавил мужчина и взглянул на мертвенный лик белой маски. Это может быть по истине гнетущим и ужасающим зрелищем ибо ничто не выдает в вас человека… - Некоторые люди считают наши методы слишком уж бесчеловечными, но всякий раз трибуны забиты. Вы можете это объяснить, господин Дорсет? Вы ли пришли, сюда не затем же, зачем все эти люди? Отвращение притягивает, не так ли? – Гаспар замолчал, снова обращая свое внимание на эшафот. Пленнику дали немного отдохнуть и напиться. Тюремщики никогда не позволяют, чтобы человек умер раньше времени. Преступник, вымотанный болью повис в своих путах, не в силах более держаться на ногах. Его голова запрокинула назад, лицо скривилось в гримасе боли и отчаяния. Чуть длинные волосы налипли на блестящее от пота  лицо и шею, мускулы подрагивают от напряжения. Кажется, он получил не менее сотни ударов и спина его теперь представляет собой кровавое месиво. Рубцы налились кровью и взбухли, в некоторых местах кожа лопнула, обнажая плоть, исторгающую крупные рубиновые капли. Но это еще далеко не все, на преступнике еще много нетронутого места, а это значит, что еще ничего не кончилось и вскоре Палач предложит продолжить казнь, кому-нибудь из гостей…
Как раз в этот момент, случилось то, чего не ожидал никто из присутствующих. Сам Великий инквизитор внезапно появился со своей свитой. Вероятно момент Внезапности был обусловлен пристальным вниманием гостей к казни, однако мужчину встретили подобающе его сану. По рядам неудержимой волной пронесся восторженный шепот. Пожалуй, появление Великого инквизитора стало наиболее знаменательным событием нежели сама казнь.
Впрочем, появление Господина Сиена, не заставило Гаспара отступить от задуманного ранее. Посему, когда гул средь собравшихся поутих, и Великий инквизитор дал согласие на продолжение казни, Гаспар чуть склонился к уху Джона и негромко произнес:
- Когда тюремщик предложит провести казнь кому-нибудь из гостей, Вы поднимите руку! – голос Гаспара был все так же спокоен и мягок, но в том, что это приказ можно было не сомневаться…

Отредактировано Гаспар Дефо (03-08-2009 16:38:58)

Медленно скользящий  поверх толпы взгляд. Он слишком хорошо знал этот блеск в глазах, чувствовал экстатическое возбуждение наэлектризованных  жаждой крови зрителей. Видя, как Эйб подбирается ближе к одному из заключенных и как господин Дефо подстрекает какого-то рядового служащего  к участию в пытке, Лоренцо невольно улыбнулся.  Здесь, похоже, никто не обошелся без ублажения своего, персонального греха. Все же человеческие страсти весьма любопытны.  Действу, по его мнению, не хватало кульминации.

В момент всеобщей экзальтации  Лоренцо  тряхнул ладонью, убрал платок от лица  и неожиданно отдал  приказ прекратить экзекуцию. Взгляд мужчины несколько мгновений выражал крайнюю сосредоточенность, а после словно бы посветлел. Следующим жестом, уверенным  и в то же время плавным,  он подозвал секретаря. Толпа удивленно заклокотала, ожидая, что последует дальше.
- Пиши, - сказал Лоренцо подошедшему  Косленду. В одном этом слове прозвучало все: и снисходительность к грешкам,  и поощрение усердия.

Мужчина поднялся из кресла, демонстрируя отличную военную выправку. Охранник с зонтиком отступил на шаг назад. Над амфитеатром тюремного сада воцарилась  гробовая тишина. Полуденное солнце ударило в спину, и на мгновение показалось, что фигура Инквизитора  озарилась мягким, золотистым светом. Лоренцо словно бы преобразился, как будто на него снизошла вся благодать Небес сразу.

- Я, Великий Инквизитор города Аммона, властью дарованной  мне Господом и Праматерью, милую этих несчастных и отпускаю грехи их, дабы вы, присутствующие здесь, возлюбленные дети Господа, глядя на страдания их, задумались о милосердии, ибо все мы слеплены из одной и той же глины, поэтому надо быть столь же милосердными, сколь справедливыми, - приятный, глубокий голос Великого Инквизитора звучал уверенно.
- Сегодня, - продолжал Лоренцо после некоторой, необходимой для всеобщего осознания, паузы, - после того как справедливость совершила свой нерушимый приговор, милосердие должно вернуть человека в братство людей. Давайте же теперь, как полагается людям истинно верующим в Господа нашего, вместе помолимся о спасении заблудших душ, - подняв голову, он взглянул на небо.
-  Будем от всего сердца просить  смягчить муки ада, и да будет им дарована величайшая милость узреть свет истины в конце пути. Подобно тому, как Господь и Великая Праматерь  даруют нам всепрощающую Любовь свою, так и мы освободимся ныне от скорби и даруем Любовь тем из наших граждан, кто нечаянно оступился.  Запомните же:  «Милосердие – это добродетель сердца», и никогда более не забывайте о том, - ладонь с привычной, выверенной точностью, вывела благословляющий жест.
-   Будьте милосердны к оступившимся, с любовью в сердце сообщайте об их грехе, чтобы пастырь добрый и внимательный мог принести облегченье их больной душе, чтобы она не пропала в дьявольском заблуждении и ереси. Будьте милосердны, кротки и чисты как дети, пусть сии  качества  проявятся в вашей душе стремлением помочь ближнему. Помните, что равнодушие губительно. Да прибудет с вами Божья благодать.

Кто-то от переизбытка религиозных чувств  прослезился, кто-то упал в обморок. Словно загипнотизированные речью, притихшие люди широко раскрытыми глазами глядели на стоящего в лучах солнечного света Великого Инквизитора. Если бы сейчас вместе со словами о любви Сиена  приказал броситься на любого из присутствующих, одержимая «кротостью» толпа, движимая единым порывом,  не задумываясь, растерзала бы несчастного  во имя «Милосердия» и «Любви». Мужчина медленно, со всем показным благоговением  сложил в молитвенном жесте руки и склонил голову, заставляя всех сделать ровно то же самое. Любой гражданин,  за исключением охраны, отказавшийся последовать примеру господина Великого Инквизитора, рисковал оказаться в качестве исполнителя главной роли на помосте на следующем публичном наказании.

Близкие к смерти заключенные, изорванные в клочья, истекающие кровью, уже не выживут, и не стоит переживать  за  безопасность кого бы то ни было. Формальное помилование, фактическая казнь. Великая наука убеждать и дурачить, Лоренцо Сиена владел ей в совершенстве. Приговор приведен в исполнение. Имперские сановники, Праматерь и честные граждане могут наслаждаться жизнью без каких-либо опасений.  Осужденные, которым осталось дышать не более получаса,  ныне сослужат Великому Инквизитору  добрую службу, демонстрируя все величие церкви.  Кто-то, воодушевленный этой речью, опустился на колени, кто-то благоговейно склонил голову. Результат удовлетворил Лоренцо, именно таким он видел окончание  сей нелепой  и скучной сцены. 

Пока все в едином порыве исступленно твердили молитву, Сиена шепнул несколько слов охраннику, тот, все так же прижимая бархатную подушечку к груди,  сразу же отправился исполнять указание. Великий Инквизитор желал увидеть подле себя  Верховного инквизитора Второго округа.  Необходимо было обсудить некоторые «рабочие детали».

Кто сказал, что искусство - это писать картины или сочинять музыку? Ерунда, это может каждый, кому нечего делать; Эйб в глубине души считал, что все, так называемые, произведения искусства - от лукавого, а если точнее, и не вдаваться в высокие материи - от праздности. А вот куда сложнее - одновременно наблюдать за казнью, писать доклад и одновременно львиную долю внимания уделять хозяину (господин Великий Инквизитор, какие последуют приказы - так и отражалось на лице Эйба; он надеялся, что это единственная эмоция, которая может быть замечена).
Эмоции пришлось скрывать и когда Сиена отдал приказ остановить экзекуцию. Почему? Пленники еще живы, и может быть, кто-то из них  еще не умирает... что это значит?
Но Эйб не подал вида, что удивлен; скользнул безликой серой тенью к хозяину, готовый записать и увековечить для потомков любую волю Лоренцо.
Кто он такой, чтобы судить, верно? А решения Великого Инквизитора продиктованы самим Господом, а потому всегда мудры, милостливы и благостны...
И все-таки Эйб радовался, что когда пишешь - лица не видно вовсе; речь произвела на него впечатление. Даже на него. Он опустился на колени, не забывая при этом быстро щелкать стилусом по электронному экрану, в редкие мгновения пауз между фразами, поднимал на Инквизитора взгляд, полный тщательно изготовленного благоговейного восхищения.
Был ли Эйб удивлен?
Немного. Но, если поразмыслить, красивый жест - просто дополнительные "очки репутации"; можно было ожидать, что господин пощадит этих несчастных... что ж, толпа, правда, не насытилась кровью, и Эйб не сомневался, что действо продолжится с другими несчастными - под покровом ночи, будут ли это слуги или дети "гостей", иной вопрос...
Все люди одинаковы.
Но сейчас на лицах гостей были слезы праведного восхищения воистину достойной наместника Бога на земле милости Лоренцо Сиены, и Эйб был в первых рядах возносивших молитву в его честь.
Спектакль требует должной реакции; где надо - слез, где надо - аплодисментов. И господин Великий Инквизитор может быть уверен, что речь его записана до последней запятой...
И это, между прочим, истинное искусство. Сравнимое, быть может, только с искусством палачей, которых сегодня лишили возможности продемонстрировать его до конца.
- ...милость Господня и  наместника его воистину безгранична, и должно нам быть кроткими, ибо таково желание Господа... - полувслух, каждый протокол обязательно завершается подобной "моралью"; совсем не повторяться не выходит, но подобные слова не стираются от времени и повторов.
Эйб перехватывает взгляд Дефо, когда тот появляется со слугой (сам Эйб вновь ныряет в "тень", где-то около слуг, но чуть поближе к Инквизитору; Эйб - превилегированный слуга); взгляд... странный. Эйб мог бы назвать его неодобрением, если бы Дефо осмелился высказывать недовольство самим Великим Инквизитором и его решением. Нет, наверняка, это что-то другое.
Посмотрим.

Спектакль закончился и служители сферы стали неторопливо укладывать безмолвные тела на носилки, чтобы отнести их в крематорий и сжечь, не оставив об усопших даже воспоминания. Люди засуетились, выполняя только что отданные указания Великого инквизитора, гости засобирались, считая свое дальнейшее присутствие в этом уголке смерти более не уместным. Кто-то остался за одной лишь ими и Богом ведомой целью. Не смотря на суматоху, Гаспару даже не пришлось беспокоиться о том, чтобы кого-то не задеть или не споткнуться о чьи-то ноги. Люди, все как один расступались перед слугой Великого, боясь немилости последнего.

- Господь с вами, Господин Великий Инквизитор – Поприветствовал Гаспар Лоренцо в ответ и слегка приклонил голову. Кажется, Сиена сегодня был в бодром расположении духа по отношению абсолютно ко всем и хоть часть его лица скрывала алая маска, вся его фигура будто светилась лазурным светом.
В свою очередь от внимания Великого не скрылось недовольство Дефо, который в свою очередь, отчаянно пытался скрыть свои чувства. В этот момент мужчина даже пожалел, что не одел маску полностью скрывающую его лицо, ограничившись полумаской, закрывающей лишь верхнюю часть лица...
- Я слегка шокирован вашим решением, помиловать этих грешников, и только... «Я считаю, они не заслуживают прощения» - Оставалось лишь говорить правду, юлить и переводить тему на другу не было смысла. И врать Гаспар не мог. Но вот продолжить фразу он не решился. Не в его это правилах давать советы, если об этом никто не просит…

Дефо продолжал стоять, медленно перебирая бусины четок в руках  и внимательно изучая лицо Сиена…

Отредактировано Гаспар Дефо (04-08-2009 19:07:28)

Слова Верховного Инквизитора застали Дорсета врасплох. Хуже того: новоиспеченный инквизитор сначала не узнал голос своего непосредственного начальника. Всецело захваченный молитвой, отупевший от обилия эмоций, вызванных кровавым действом, он застыл на несколько секунд, словно это нейтрально-вежливое приветствие грубо  вырвало его из-под власти наваждения. Само обращение было непривычным.  Прервав молитву на середине фразы, инквизитор повернул голову, собираясь резко отчитать нахала, и слова застыли на его губах. Первым побуждением было - вскочить и почтительно отдать честь. Но нет, господин Верховный инквизитор продолжает говорить... и ничего в его тоне не показывает на недовольство такой неучтивостью.
Сегодня хороший день. Хороший для казни. Сам Дорсет искренне считал этот день и это место ужасающим. Ему и раньше нечасто приходилось видеть казни и пытки, но мастерство провинциальных палачей не шло ни в какое сравнение с городскими виртуозами. А неофициальность диалога лишило молодого человека возможности отделаться положенным по уставу "так точно, господин верховный инквизитор" Он продолжал молчать, мучительно подыскивая нужные слова. Согласиться - значит солгать, а это грех. Сказать правду... но Дорсет и сам не знал, какова эта правда. Это мерзкое, ужасающее своей жестокостью действо было необходимо. Пожалеть тело - потерять душу.  Каждый из истязуемых получает сейчас то, что заслужил - и юноша, закосневший в грехе до такой степени, что вместо раскаяния плюнул в лицо палачу заслужил это вдвойне. Но нужны ли эти откровения начальнику?
Услышав предложение присоединиться к казни, Джон перестал думать о том, как положено ответить. Да, он знал, что так случится рано или поздно, прекрасно понимая, что сан Инквизитора накладывает на носящего его эту кровавую обязанность. Он даже думал, что готов к этому. На счету у бывшего командора был не один десяток покойников  - но разве убийство в горячке битвы может идти в сравнение с тем, что ему приказывали сделать? А в том, что прозвучавшая фраза была приказом, сомнений не было. Он замер, ожесточенно кусая губы, руки судорожно сжались в кулак. Нужно привстать, слегка поклониться, и почтительно ответить "Так точно, господин Верховный инквизитор!", но что-то внутри  противилось этому. И человек, по праву гордившийся своей силой воли и выдержкой, бывший военный, привыкший слепо повиноваться приказам, не мог сломать этот барьер внутри себя. И в тот момент, когда побелевшие губы, ставшие вдруг непослушными, прошептали едва слышно "Я сделаю это", барьер рухнул. отсалась лишь пустота внутри. И отчаянная решимость выполнить свой долг, что бы это не значило.
Конечно же, отдавший приказ не расслышал судорожного, едва слышного бормотания. Как и положено по уставу, Инквизитор Джон Дорсет привстал, поклонившись, и приготовился сказать то же самое, но громко и отчетливо - и в это мгновение с трибун грянули слова Великого Инквизитора.
Дорсет рухнул на жесткую скамью, словно марионтека, брошенная на пол хозяином. Внутри была пустота, и презрение к себе. Он не смог, он не справился. А потом... слова молитвы, транслируемые из динамиков, подхватили его, успокаивая смятенную душу, как и много раз до этого, и он молился вместе со всеми, захваченный общими эмоциями.

Пожалуй сейчас Гаспар чувствовал себя школьником, провинившимся перед своим наставником за шалости. Мужчина чувствовал себя неуютно, слушая как Великий инквизитор при помощи своего красноречия старался втолковать ему неписаные правила поведения. Дефо оставалось только кивать и коротко отвечать:
- Да, вы совершенно правы… - Гаспар прекрасно понимал, что его мнение вряд ли кто-то будет воспринимать всерьез. Лоренцо старше его и статус его выше, ему лучше знать, как поступить в той или иной ситуации. Гаспар уважал Великого и хотя бы одно это заставляло инквизитора отставить свои убеждения на второй план, но при этом оставаться им верным до конца.

Сиена говорил о милосердии и любви к оступившимся. О всепрощении и стремлении сохранить людской облик. Все так, все правда! А как быть с теми, кто не заслуживает прощения, кто не желает любви? Кто не стремится к раскаянию и очищению? Как быть с теми, кому удобнее не верить, кому удобнее жить на широкую ногу и каждодневно совершать преступления, не только перед обществом, но и перед Богом, перед собой наконец? Наверное, сама мысль о том, что кто-то способен отвергнуть Бога, прогнать его из своего сердца, была для Гаспара дикой на столько, что он даже не мог допустить мысли о помиловании и снисхождении. Люди выносили для себя уроки лишь тогда, когда дело касалось наказания или смерти, а стремление же пойти им на встречу всегда остается незамеченным. Гаспар это знал как никто.

Намеренно или случайно, Лоренцо упомянул о случаях превышения служебных полномочий. Что это? Намек? На Гаспара никто никогда не жаловался в открытую. Либо боялись, либо были уже не в состоянии говорить по каким-либо причинам. Про Дефо ходили слухи по всему округу, но был ли в курсе дела сам Великий Инквизитор, Гаспар не мог и догадываться. Он понимал, что порой поступает уж слишком жестоко, но он не мог видеть как люди с легкостью перешагивают и топчут все то, к чему стремится церковь и посему не мог поступать иначе.

Между делом Сиена отдал указание своему писцу, дабы тот распорядился о том чтобы на лобном месте уже, наконец, стали соблюдаться хоть какие-нибудь санитарные нормы. Здесь действительно стояла невозможная вонь. Запах тлена и человеческих испражнений казалось уже въелся в дерево, инструменты пыток и листву. Даже воздух здесь был немного тяжелее, а духота стала уже постоянной. Это место медленно и неотвратимо становилось хранилищем инфекций и болезнетворных бактерий. Пожалуй, даже прикасаться к чему либо здесь было уже опасным. Но как ни странно, Гаспара это волновало всегда в самую последнюю очередь, однако Великий Инквизитор был не прочь потратить из казны еще немного денег, чтобы пребывание в саду стало сколь либо возможным для гостей и него самого.

- Его имя Джон Дорсет – вопрос заставил Гаспара очнуться и оставить свои размышления на потом. Он обернулся, чтобы взглянуть на находящуюся чуть ли не в полуобморочном состоянии фигуру Дорсета. Ему явно было не по себе. То ли от пейзажей открывшихся в этом миленьком месте смерти, то ли от запахов и криков, то ли от неожиданного предложении Гаспара, которому так и не суждено было осуществиться… А может от всего сразу. В любом случае, этот день отложится в его памяти на долгое время. - Он только лишь недавно заступил на службу. – Добавил, Гаспар, вновь обратив свой взгляд на Лоренцо Сиена.

В ответ на формальное признание правоты Лоренцо улыбнулся. В арсенале Великого Инквизитора было множество улыбок. Обманчиво теплая, почти отеческая, вызывающая доверие. Спокойная и мягкая, при которой, однако, холодными оставались светлые, почти всегда внимательно прищуренные  глаза. Сдержанная и любезная, не обозначающая ровным счетом ничего. Мимолетная, рассеянная, отчетливо говорившая о том, что господин Сиена  думает о чем-то ином, нежели о словах собеседника. Снисходительная, увидев которую говорящий с ним понимал, что деваться уже некуда. Саркастичная, при которой уголки губ Великого Инквизитора опускались вниз, придавая наполовину скрытому маской лицу капризный вид. Усталая улыбка человека, видевшего то, о чем стоит молчать.  Горькая – так улыбаются люди, которые не в состоянии заплакать. Нарочито широкая, похожая на оскал хищника, от которой бросало в дрожь. Последнюю, впрочем,  Великий Инквизитор демонстрировал крайне редко.  Сейчас, щурясь от солнца,  он мягко и снисходительно улыбался господину Дефо, как улыбается добрый учитель  ученику. Было в этой улыбке еще что-то, словно бы Лоренцо пытался разглядеть за словами Гаспара его истинные мысли.

Возвращение секретаря было отмечено благодарным кивком. Сиена  был доволен расторопностью Косленда. Зная склонность Лоренцо к трудоголизму, Эйб не отставал от него  и, если требовалось, мог заниматься каким-либо поручением без сна. Этот вроде бы невзрачный человечек обладал удивительной работоспособностью, которая, разумеется, всегда поощрялась особым   отношением.  Так берегут важную часть какого-либо сложного механизма.  А тем более, если у этой детали имеется некий, скрытый «брачок». О развлечениях своего подчиненного Сиена, разумеется, знал, но никогда не заговаривал о том с ним и делал вид, что не замечает ни странных ночных отлучек, ни особого блеска в глазах. Впрочем, господину Великому Инквизитору не была чужда человеческая симпатия, и даже… забота, проявлявшаяся в четком распоряжении: «Вам необходимо выспаться. Ступайте» или же в неожиданном назидании о том, как следует лечить простуду. Иной раз аккуратность, с которой Косленд выполнял те или иные поручения, восхищала его. Лоренцо, обычно никогда и ни о чем не высказывающий бурных восторгов, в приватной обстановке мог сказать тихое, по привычке сдержанное, но искреннее «Благодарю», столь рознящееся со строгостью официального тона.  Когда секретарь вновь оказался рядом с Сиена, тот с легким сожалением   молвил, обращаясь к Дефо:

- Я думаю, что Вам следует отнестись к нему с большей долей внимания. Не принуждайте господина Дорсета собственноручно испытывать обвиняемых… - Сиена словно бы на мгновение задумался. – Лучше  предложите ему на первое время заняться бумажной работой. Так Вы сэкономите его силы и сохраните аккуратного работника. Разумеется, это не официальное указание, господин Дефо, всего лишь пожелание. Многие стремятся защищать веру и бороться с ересью, но когда сталкиваются со всей грязью, с которой сопряжен этот нелегкий труд, теряются  и даже отступают.  Пусть потом его коллеги покажут ему, как необходимо работать, ведь наверняка Вы, как человек мудрый и опытный в этом вопросе, найдете, кому поручить патронаж. Возможно, позже, мне будет любопытно услышать об успехах господина Дорсета.

Находившийся  за спиной Великого Инквизитора охранник сложил зонт.   Другой – тот,  что стоял с прижатой к груди подушкой, ожидал дальнейших распоряжений.  Недалеко от лобного места, на стоянке находился  аэромобиль.
- Пойдемте, - коротко сказал Лоренцо, и это означало, что разговор был почти окончен. Жестом пригласив господина Дефо  пройтись с ним до ворот, Сиена отправился прочь из сего скорбного сада. Толика внимания, выраженная в быстром, пристальном  взгляде в глаза,  была так же уделена человеку, сегодня немало удивившему Лоренцо.   Дорсет, такой же понурый и молчаливый, поднялся со скамьи и последовал за Дефо.

Отредактировано Лоренцо Сиена (06-08-2009 17:03:59)