- Верно, - ответил Сиена на оба вопроса. – И я давно не испытывал такого смятения, отправляясь на эту встречу. Когда скульптуру открыли, я, честно признаться, обрадовался не столько ей, сколько тому, что ее не придется отправлять в переплавку. И только потом позволил себе разглядеть, - инквизитор покачал головой. – не знаю, имею ли право говорить о том, но все это и мне видится… болезненным, - Сиена нарочно избежал употребления слова «неправильно», отставил бокал на стол и сел в кресло, подавшись немного вбок.

- С другой стороны, не будь этой обязанности, я едва ли смог бы отвлечься от основных занятий. Нет худа без добра, - на губах промелькнула тень усмешки. – Это касается почти всего, что происходит в нашей жизни, за исключением невосполнимых потерь. К примеру, не будь неразберихив Третьем округе, вытащить Вашего приятеля из-за решетки было бы сложнее… - Лоренцо покачал головой, с улыбкой посмотрел на скульптора.

- Не завидовать господину Беллу и его удивительной находке я мог только потому, что знал, меня ждет Ваша работа, - спрятанная за шутливым тоном благодарность, намек.
– Кстати сказать, Вами весьма интересовались.

Отредактировано Лоренцо Сиена (17-10-2009 00:03:47)

- Это мой пресс-секретарь. Господин Ричард Эмерсон видел Ваши работы в капелле Святого Корнелия и восхитился ими.  Как я понял, он хотел бы познакомиться с Вами, - разумеется, Сиена ничего не сказал о том, что господин Эмерсон восхитился настолько, что не смог сдержать слез.

То странное происшествие до сих пор вызывало у Великого инквизитора изумление. Внешне сдержанный, точный как часы пресс-секретарь вдруг обнаружил трогательную черту, которая Лоренцо импонировала. И если кто-либо другой счел бы такое проявление характера слабостью, то Лоренцо наоборот удивился тому, сколько нерастраченных эмоций, порой весьма интересных может быть в этой душе. С другой стороны ему будет интересно пронаблюдать, как сложится знакомство Шеридана и Эмерсона, тем более, что в последнее время Сиена задумывался над тем, а не доверить ли Третий округ человеку, прекрасно владеющему печатным словом, разбирающемуся в журналистике и литературе.

Именно Эмерсон мог бы задавать и поддерживать определенный тон, предполагающий некоторые послабления.  В случае, если скульптор и пресс-секретарь найдут общий язык и общие интересы, знать о нынешних думах и веяниях будет гораздо легче, а самое главное, Лоренцо не придется волноваться о безопасности Леонида.

- Если Вы откажетесь, я пойму. Пристальное внимание порой бывает неуместно. Но, позволю себе заметить, что господин Эмерсон весьма искренен в своем желании лично поблагодарить Вас за Ваши труды. Похоже, я упустил когда-то, что он является поклонником изящных искусств, а потому был весьма удивлен, услышав слова похвалы и радости…

- В таком случае я передам ему о Вашем согласии, - Сиена кивнул. – Иногда, любезный друг мой, следует все же благодарить не только Господа, - мягкая ирония в ответ на излишнюю скромность. Говорить и не сказать, тем не менее, ничего. Несколько лет осторожных разговоров или молчания. Леонид Шеридан обычно молчал, когда сняв перчатку, господин Великий инквизитор как завороженный гладил рукой белый мрамор. Господин Великий инквизитор молчал в свою очередь о набросках Леонида Шеридана. Определенно, за это молчаливое понимание нужно было благодарить Господа.

В распахнутые витражные створки с любопытством заглядывала ночь. Из-за света фонарей и отблесков ночного освещения многомиллионного города никак нельзя было разглядеть звезды. Так за отблесками слов не разглядишь истинных мыслей. Когда Шеридан начал прощаться, Лоренцо поднялся, чтобы пожать руку. Позвал слугу.
- Вам не за что благодарить меня, - сказал уходящему другу напоследок. – Я просто ждал Вас, - торопливое рукопожатие, ускользающий и быстрый жест.  Кто бы мог подумать, что так болезненно иной раз соприкасаться ладонями. – До встречи, Леонид.

Он испытывал стыд. Жгучий, саднящий стыд за то, что невольно стал причиной слабости сердечной, за то, что не имел права ответить, за то, что, по сути, не любил или любил не так, был привязан иначе. Бег по кругу от пресловутой любви земной порядком надоел ему за эти годы. Когда дверь за скульптором закрылась и стихли шаги, Лоренцо расстегнул высокий ворот, едва ли не разрывая петли. Отчего-то стало тяжело дышать. Волна мгновенно поднявшегося гнева подступила к горлу, делая едко-горькой слюну. Лоренцо сжал зубы до скрипа. Глас здравого рассудка услужливо подсказал, что сейчас не время для переживаний, но он не услышал. 

В порыве ярости Великий инквизитор одним движением руки смел шахматные фигуры на пол.